Игры в прятки со своей памятью
Жизнь постоянно посылает нам сигналы, надо только уметь их читать
Мы уже не раз говорили об интуиции, о внутреннем голосе, об охранной сигнализации, встроенной в каждого из нас. Но жизнь продолжается, и мой архив пополняется все новыми историями о рухнувших картонных домиках, из-под которых приходится извлекать фрагменты чужих судеб. И приходится просматривать причины аварий. Которые вообще могли бы не случиться, если бы люди были чуточку внимательнее к предупредительным сигналам.
Они жили дружно и счастливо и… разъехались в один день. Без всяких выяснений и скандалов. Словно кончился фильм, и в зале включили свет. У кого-то влажные глаза, кто-то сморкается в платочек, но надо расходиться по домам. Странно, но именно в этот день, закрыв за ним дверь, она наконец одолела свою память, и та услужливо выдала ей нечто мерзкое и постыдное. Такое, что ни один нормальный человек по доброй воле вспоминать не желает. А ведь с самого начала она чувствовала непонятную тревогу, словно упустила какую-то существенную, жизненно важную подробность, без которой нельзя обойтись, и весь сюжет распадается на отдельные бессмысленные эпизоды… Она слышит, как он вызывает лифт, с жутким грохотом втискивается в него, цепляясь за дверцы раздутой дорожной сумкой… Все – наконец вспомнила! Лифт!
Ну, бывает, извините, вступаем ногой на улице… Собак и бомжей развелось… Тьфу, мерзость какая! Но чтобы в лифте собственного дома, где прожито почти десять лет и где ни-ни, никогда такого скотства не было. А тут вот нате вам, да еще когда впервые ведешь к себе в гости своего возлюбленного. Он машину возле твоего подъезда паркует, и, взявшись за руки, вы стоите в подъезде в ожидании лифта, и ты, разумеется, первая в кабину входишь и своей новенькой босоножкой во что-то мягкое – шмяк. А потом, стыдливо улыбаясь, бежишь по ступенькам босая, в одной руке неся оскверненную обнову… Вот какой жуткий эпизод она вспомнила. Вот какой Знак она получила тогда, в самом начале, но не поняла. Вернее, не захотела понять.
...А потом гадости стали наслаиваться одна на другую. Гадости, которые он, словно нарочно издеваясь, с невинным видом ей устраивал почти два года. Грязь вылезала из прошлого в виде телефонных звонков от бывших подруг, каких-то темных долгов и неоплаченных счетов, неоконченного образования, постоянного вранья и, наконец, в виде его ветхих и годами не чиненных вещей, оккупировавших всю ее квартиру. Он превратил ее дом в склад старьевщика. Но, как сказал замечательный русский писатель Михаил Анчаров, критическая масса дерьма чревата взрывом. И в один прекрасный день она попросила своего друга убираться вон.
Почему память оказывает нам медвежью услугу, устраняя из нашего сознания, как во время киномонтажа, все болезненные эпизоды? Кто или что дает ей такой приказ? Может быть, гордыня? Ведь еще Достоевский писал, что мы ненавидим тех, кто видел наши слезы. А самый беспощадный свидетель унижения – это собственная память. Вот мы и начинаем играть с нею в прятки.